Давно пора было подвести итоги проекта, который завершился в июне уходящего года, однако как-то все не доходили руки. Не уверена, что и сейчас я сделаю полноценный анализ, но год заканчивается и хочется все-таки завершить некий гештальт.

  Итак, проект "Мама- малыш от 0 до3" завершен. Он длился три года.  Группа закрылась, так как двум участникам проекта перевалило за три года и продолжать проект мы уже не могли, хотя не все дети достигли к окончанию проекта заданного возраста. Был среди участников и малыш, который пришел с мамой в проект в 0 возрасте. Поэтому наблюдать детей в разной возрастной категории было еще интереснее.

 Задачи, которые были поставлены перед проектом в начале его организации выполнены. В ходе работы группы, появлялись и разрешались проблемы, о которых можно было только догадываться, что вызывало дополнительный интерес и мотивировало к продолжению работы. Многие вещи, которые были известны торлько из теоретических материалов, подтверждались в процессе,  В группе кроме группового аналитика (дирижера), работал еще детский психолог с опытом групповой работы методом группового анализа.

 В рамках данного проекта непосредственно методом группанализа фактически существовали две подгруппы - взрослые участники проекта- мамы и специалисты, и  дети. Взрослые участники рассаживались в круге, ведя свободную беседу, которая все-таки оказывалась больше ориентирована на родительско-детские, иногда партнерские отношения, а также на наблюдения того, что происходит в детской подгруппе. Малыши в начале проекта были в центре круга, каждый в соответствии со своим возрастом- кто-то уже играл, кто-то сидел (лежал) рядом с мамой. По мере взросления детей, они уходили из круга взрослых, продолжая осваивать пространство кабинета и находящиеся там игрушки. Дирижер не только наблюдал за процессом, в качестве пассивного участника, но и помогал поиску наиболее комфортных, перспективных коммуникаций между всеми подгруппами-
Родители- дети
Между родителями
Между детьми.

Часто приходилось переводить язык этих подгрупп друг другу. Помогать мамочкам выдерживать эмоции детей, не вмешиваясь в те процессы, которые происходили в детской подгруппе, дифференцировать опасность не вмешательства и пр. Постепенно взрослые участники смогли выдерживать свои фрустрации. Наиболее сложным оказался процесс перевода взрослой подгруппе процессов, происходящих в детской.  В процессе работы группы, мамочки делились своими новыми знаниями, своим пониманием происходящего, своими чувствами и осознанием деструктивных стереотипов, связанных с родовыми сценариями. Было много инсайтов. Постепенно в группе и подгруппах появилось доверие. Ближе к окончанию работы проекта, взрослые члены группы делились тем опытом, который они получили в группе и распространением его уже на свою жизнь вне группы, а также тем, как отличалось поведение их детей от ровесников на детских площадках  и других детских коллективах, в которых они оказывались. Малыши научились отстаивать свои интересы без истерик и манипуляций, их вербальный запас позволял вести переговоры без организации драк. Они научились лучше управлять своими эмоциями и доверять взрослым участникам группы. К концу проекта дети стали организовывать совместыне игры, стали договариваться, а не отнимать игрушки друг у друга. Взрослая подгруппа также стала больше доверять своим детям, оставаясь больше нейтральными наблюдателями и позволяя малышам самим справляться с возникающими между ними проблемами. Вначале работы группы мамы активно включались в детские разборки и с трудом выдерживали драки между ними.

"Тренировка Эго в действии" для взрослой подгруппы оказалась достаточно актуальной и больше отразилась на научении давать детям больше самостоятельности, научиться их меньше контролировать, а больше доверять. Надеюсь. что данный опыт оказался полезным и для "внутреннего ребенка" участников взрослой подгруппы. Темы насилия, агрессии, садизма в воспитании в семьях и обучающих учреждениях возникали довольно постоянно., так же как и тема власти. Темы научения или обучения  культуре через элементы насилия также часто затрагивались в беседах взрослых, были попытки опрадания семейного насилия и различных ритуалов подчинения, манипулятивных техник, шантажа и пр. Актуальными были темы, связанными со сложностями контакта с незнакомцами, посторонними или просто иными. Возникали темы, связанные со страхом возможности гомосексуальности у своих детей, часто такие темы сопровождались  обессцениванием мужчин, идеями жертвенности женщин. Ращепление  на хороших матерей и плохих отцов присутствовало в течении достаточно длительного периода. Постепенно взрослая подгруппа приходила к осознанию своей женской идентичности и роли матери в семье и социуме и перестало бояться признать возможность и наличие сильных женщин, а не рабынь и жертв. Отказ от статуса жертвы позволил выстроить вертикалные отношения мать-дитя в диадных подгруппах и утвердиться в ролевых социальных моделях. Еще одной из ведущих тем, которые так или иначе возникали в процессе работы - это желание освободиться от коллективной вины, а также темы зависти и стыда.

Также работа группы подтвердила важность идеи привязанности, которая впервые была выдвинута Джоном Боулби и расширена Мэри Эйнсворт. Трехлетний опыт показал, что наблюдения Эйнсворт за детьми от 12 до 18 месяцев  в лаборатории Балтимора (1969-70 гг), где она выделила три основных паттерна привязанности: надежный, избегающий и тревожно-эмбивалентный, которые  проявились и в работе нашей группы. Родители смогли увидеть и осознать важность создания условий для более надежного стиля привязанности в отношениях со своими малышами, а также проработать свои собственные проблемы, вытекающие из данной темы и отразившейся на собственной взрослой жизни. Те, у кого в детстве сформировалась надёжная привязанность, как правило, имеют хорошую самооценку, крепкие  отношения и способность раскрыться перед другим человеком. Став взрослыми, они обычно создают здоровые, счастливые и длительные отношения.​

Первые исследования родителей с целью показа передачи безопасной и небезопасной привязанности между поколениями были проведены ученицей Эйнсворт, Мэри Мэйн, которая и обнаружила что то, как родители помнят и упорядочивают свой собственный детский опыт, в большой степени предсказывает то, к какому типу привязанности будут относиться их дети.

Мамы нашей группы отмечали, что их дети, показывают более высокий уровень уверенности в себе и способности к адаптации, по сравнению со сверстниками показывают большую самостоятельность и меньшую зависимость. Они показывают меньше агрессии,  больше согласия со своими сверстниками и большее послушание с возможностью умения договариваться в спорных ситуациях.

Четвертый стиль  привязанности - дезорганизованный, (предложенный позднее  Мейн и Соломон на основе результатов собственных экспериментов), в работе группы отмечен не был.

 Иногда в группе мам замещали отцы, когда те не могли по разным причинам присутствовать на группе. Динамика группы менялась и мы получали новый опыт, в том числе и во взаимоотношениях детей в присутствии отцов. Но этот опыт был скорее исключением, хотя и расширял возможности группы в целом.
Иногда группа сама становилась терапевтом, отражая все происходящие процессы и находя удачные пути разрешения проблем и конфликтов, расширяя пути выхода из них.

 Опыт данного проекта показал, что группа, работающая методом группового анализа, отражая реальные события, которые происходят внутри каждой семейной системы участников, демонстрируя деструктивные паттерны поведения, устойчивые стереотипы, не позволяющие свободно развиваться как детям, так и делать самостоятельный выбор родителям, получала другой опыт взаимодействия в целом, что указывает на перспективы  дальнейшего развития метода группового анализа не только среди взрослых, но и среди детей. Забежав вперед, могу сказать, что другой новый проект подобного типа "Родители- дети от 6 до 10" проходит несколько иначе, имеет  другие задачи, иной сеттинг.

 В процессе работы группы, размышления Д. Винникота ( английский психоаналитик) о том, что аналитик должен создать в клиническом сеттинге среду, подобную материнской поддерживающей атмосфере, полностью оправдались, так же как и его идея "достаточно хорошей матери". Сама группа, вернее ее матрица, в ходе работы должна стать такой матерью. В группе и взрослые, и дети, повторно переживают определенный вид взаимодействия между матерью и ребенком. Дирижер, при этом, должен стать доступным для восприятия как целостная личность, что делает его роль в такой группе более активной. При этом, если задача малой группы, где участниками являются только взрослые, обучение состоит в возможности как принимать, так и отдавать, а индивидуальная терапия способствует научению "питаться и извергать", то совместная группа родителей и детей, совмещает обе задачи.  Х.Кохут ( американский психоаналитик, основатель психологии Селф-объекта) считал, что работа с пациентом может принимать форму создания атмосферы, напоминающую мир раннего детства, для обнаружения "хорошего селф-объекта, который будет способствовать развитию динамического взаимообмена. Такой подход способствует выходу из нарциссической травмы и привязыванию к матрице селф-объектов, что позволяет быть социальным существом. И Кохут и Винникот считали, что угроза "разваливания социального организма на части", снижается при индивидуальной терапии, которая организована так, что позволяет индивиду расти.

 В условия группового анализа, данная задача вполне выполнима и даже с большим успехом, чем при индивидуальной, так как именно в условиях группы мы встречаемся с социальными силами лицом к лицу. При этом в родительско-детской группе, дирижер становится видимым и идентифицируемым в роли аналитика, сознательно моделируя группу, как "матерь окружающей среды". При этом роль дирижера в такой группе, продолжает опираться на представления  З.Фоукса (английский психоаналитик, основатель группового анализа), включающие три составляющие - динамическое администрирование, сам анализ и перевод.

 Динамическое администрирование в данном проекте опиралось на разработку сеттинга, более эффективного для его участников, учитывая возраст малышей. Группа работала один раз в неделю по 50 минут, разрешая посещать группу отцам.

 Сложности перевода были связаны с наличем подгрупп, каждой из которых был свойственен свой язык.в роли переводчика дирижер предполагает, ято  терапевтический процесс совпадает с коммуникационным процессом. Фоукс предполагал, что люди обмениваются на четырех уровнях и дирижер должен переводить попытки общения с более аутичного и бессознательного уровня к более вербальному и сознательному. выполнение роли переводчика означает обнаружение симптомов в матрице группы и восприятие их как проявления несвободы и несвязанности.  При этом, следует осознавать, что как ведущие мы можем передать в роли переводчиков лишь приблизительный смысл того, что имеется в виду. Поэтому важны не только интервенции ведущего, но и любого дучастника группы. Дирижер вмешивается в диалог, оставляя пространство для обратной связи и давая группе возможность решать, подходит ли ей та или аная интерпретация. в том числе и детской подгруппе, которая в нашем проекте реагироовала скорее всего невербально. Иллюзия того, что дирижер с  позицией нейтральности и абстинентности, может быть беспристрастным и объективным наблюдателем, подтверждается своей не состоятельностью в ходе проекта и необходимостью пересмотра роли ведущего по сравнению со взглядами первых групповых аналитиков. Только научаясь выдерживать высокий уровень фрустрации, группа может идти вперед. А поддержа ведущего здесь является очень важной.

 Сложности анализа, кроме вербальных и невербальных интервенций, заключались в необходимости большей расшифровки происходящего в детской подгруппе. Больше было обучающих, раскрывающих моментов, чем интерпретаций. Тенденции современного группового анализа в его развитии ставят перед дирижером новые задачи. Ведущий должен доверять группе, чтобы обеспечить любой вид коммуникации и построения матрицы группы. Взаимосвязь между аналитиком и анализантом в группе происходит в неком интерактивном треугольнике, который по выражению Герхарда Вильке, идущего за Огденом, приводит к созданию "третьего субъекта". При этом Вильке считает, что "события переноса-это не повторное разыгрывание прошлого, а сценическая повторная  драматизация внутреннего опыта здесь и сейчас, осуществляемая в групповом контексте. Хотя взаимодействие характеризуется переносом и контпереносом, относящимся по своему происхождени к семейным отношениям, его можно описать только лишь опираясь на происходящее здесь и сейчас, потому, что паттерн взаимодействия никогда не был таким, как раньше, и никогда не был сформирован  именно такой группой. Это уникальный акт повторного сотворения между теми, кто попал в текущую группу и окружающей ее социальной матрицей". И именно это наблюдение и понимание происходящего, дает возможность изменить семейный сценарий при обнаружении его деструктивности. Данная работа, конечно более важна для взрослой подгруппы.

Группа, ведущий и анализант (в нашем случае -пара) образуют взаимозависимый гештальт, а аналитический инсайт сочетается с пониманием происходящего и нарративом. При этом, вербальные интервенции дирижера зависят от инсценировки  бессознательного конфликта в группе и отмечают изменение, которое уже было сделано в интерактивном рехиме группой, ее подгруппами и самим ведущим.

Так или иначе оба проекта однозначно показывают возможность и целесообразность работы методом группового анализа в рамках совместного участия детей и родителей.

 На практике часто сталкиваешься с тем, что люди путают такие понятия, как насилие и усилие над собой. Насилие вызывает сопротивление и это справедливо, но воспоминания о ранних травмах насилия приводит к тому, что люди не хотят делать какие-то усилия, отчаянно им сопротивляясь и таким образом, ограничивают и свои возможности и свою жизнь, не используя  по настоящему свои ресурсы.

По своему внутреннему переживанию, по мобилизации энергии насилие и усилие очень похожи: в обоих случаях приходится преодолевать сопротивление, а значит здесь есть некие энергетические затраты.  Но есть одна существенная разница. Совершая усилие, человек направляет энергию на реализацию собственных целей, на удовлетворение своих потребностей, расширяя таким образом свои возможности и делая собственную жизнь более качественной. Насилие же – это направление энергии преодоления ради чего-то чуждого и ненужного. Или нужного для кого-то, но в чем лично вы смысла не видите. Критерием, разграничивающим насилие над собой и собственное усилие, является смысл.  Кажется удивительным то, что множество людей не замечают разницы, и любое усилие тогда для них – это форма насилия, которая избегается разными способами. На самом деле в этом нет ничего удивительного и зависит от внутренней зрелости человека. Если его жизнь и все, что он делает остается подчиненной тем формам родительско-детских отношений, которые имели место в раннем детстве. где ребенок имел подчиненное положение, то в фантазиях человека, получившего подобную травму, что-бы он не совершал в своей жизни, если это как-то напоминает те прежние отношения, где ребенок делал все через силу, под нажимом окружения, то и во взрослой жизни, хотя уже давно сменились декорации и игроки остаются теми же, и человек неосознанно продолжает свой внутренний диалог с давлением родственников. В итоге идет поиск способа жить, в котором нет места внутреннему усилию и очень часто человек предпочитает вообще ничего не совершать, жить очень экономно, урезая свои потребности до минимума. Мне приходилось сталкиваться с таким явлением, когда молодые люди, вся жизнь которых проходила под неосознанным девизом:"Не сдамся", полностью уходили в безопасное пространство виртуального мира, отказываясь от любых других желаний. Приходилось тратить много сил и времени для реанимации задавленного, испуганного внутреннего ребенка с его естественной любознательностью и открытостью к жизни.

Другой вариант, когда люди признаются. что у них нет ни на что сил, ощущение бессилия буквально приследует их, хотя нет никаких внешних или соматических факторов для подобного бессилия.

Бессилие – состояние, при котором внутреннего ресурса недостаточно для преодоления внешнего сопротивления. Психически здоровые люди не могут найти в себе внутреннего ресурса для преодоления подобного бессилия.

" Весь день провалялся в кровати, не было сил что-то с собой сделать". " Так и не собрался за выходные в спортклуб, что-то мешало..." " Давно хочу сделать ремонт, купить машину, выучить язык. получить другое образование, сменить работу, поехать путешествовать....." Список можно продолжать до бесконечности.
Но больше всего усилия и насилия мы проявляем по поводу другого человека. Насилие – очень просто. Всякий раз, когда мы изменяем принципу «живи и не мешай жить другим», мы реализуем насилие. Тот, кто привык насиловать сам себя, с не меньшим, а то и с большим рвением будет насиловать других. Потому что нет другого способа двигаться навстречу другому человеку. Примечательно, что насилие можно творить над собой и над другими, а вот усилие можно только совершить, но уж точно – не творить с кем-то.
Можно ждать, пока что-то нас заинтересует, а можно заинтересовываться самому. Думаю, что многим знакомо чувство, когда что-то, новый роман, какая- то идея, вид деятельности сначала не вызывает никакого энтузиазма, а затем захватывает и становится делом жизни. Так часто бывает в спорте, в серьезном занятии музыкой, танцами, т.е. тем, чем обычно начинают заниматься в детстве, когда изначально это исходит не от самого ребенка, а от значимого взрослого. Однако когда-то ребенок делает над собой усилие и, как результат - первые шаги, первые слова, первые достижения. И делает это исходя из собственных возможностей. внутренних резервов и конечно усилий. Как гордится ребенок своим первым шагам и как рады его родители этим первым достижениям. Но если достижения ребенка становятся не оцененными по достоинству, не отражены в радости близких, может прийти равнодушие и разочарование, а затем и бессилие: " А зачем?".
Насилие над собой порождает злость и отчуждение. Бессилие – отчаяние. Усилие – удовлетворенность.

Без усилий не возможно приготовить банальную манную кашу, особенно впервые в жизни и без комочков, однако, когда все получается, какое удовольствие мы получаем сами и как важно, чтобы то же удовольствие разделили с нами и те, кому эта каша приготовлена. Можно, делая некое усилие приготовить новогоднее блюдо, получая радость и удовлетворение и разделяя эту радость с близкими, а можно всю жизнь питаться полуфабрикатами, превращая и саму жизнь в полуфабрикат без вкуса и радости. Чтобы жить со вкусом необходимо делать некое усилие и тогда жизнь наполняется смыслом, красочностью и тем, что мы называем "вкусом жизни".

Наше истинное "Я" проявляется через усилие. Без усилия выразить себя подлинного невозможно. Без усилия не возможно быть человеком. Без усилия не возможно быть родителем, Без усилия не возможно быть профессионалом. Без усилия не возможно сохранить здоровье. Без усилия не возможно стать гражданином.
В общем, подводя итоги: насилие и усилие, родственные по своей природе (направленность на преодоление сопротивления), различаются наличием личностного смысла для того, кто их осуществляет. Любое преодоление без осмысления – насилие. Жизнь с избеганием усилия означает остановку на том уровне развития, на котором началось избегание. Появление качественно новых явлений в жизни – следствие определенного усилия, связанного с четким осознанием того, зачем оно мне. Сделать шаг навстречу другому – тому, кто не безразличен – усилие, особенно если нужно преодолевать еще и конфликт. Это то, что иногда называют мужеством быть. Осмысление приходит в результате психотерапии и внутреннего психологического роста, внутренней зрелости. И тогда никакое усилие не становится напрасным.

 Начнем, как всегда с метафоры " мать и дитя", поскольку в ней прекрасно видны ключевые моменты, символически напоминающие терапевтическое пространство, где есть психолог в роли матери и клиент в роли ребенка.

На примере грудного ребенка хорошо видно, как устроен процесс его развития, в том числе благодаря нормально организованному кормлению. Достаточно хороший родитель внимательно заботится об этом, создает все необходимые условия, следит за аппетитом своего чада, рационом, объемами пищи – сколько ему дать и сколько малыш может съесть, изменением потребностей и т.д. Он все время подстраивается, прикладывает свое внимание и силы, чтобы понять ребенка. Он постоянно анализирует, всего ли хватает малышу, который еще не научился просить «человеческим голосом», а затем корректирует процесс кормления по мере необходимости.

Обычный младенец активно требует, когда голоден, с аппетитом кушает, срыгивает лишнее или воздух, плачет, если больно животику, переваривает необходимое и выводит ненужное естественным образом, и все это есть неотъемлемая часть процесса кормления (отдавания родителем) и процесса питания (получения ребенком). Сытый и чистый младенец засыпает после еды, или с удовольствием изучает окружающий мир, общается с окружающими его близкими, и так развивается… И вот так, день за днем он потихоньку набирает вес, растет, изменяется, усложняется, все больше и больше возможностей открывает для себя.

Я говорю о системе, частью которой является родитель, адресующий малышу свое активное внимание и заботу. Наверное, не всегда он способен догадаться, и в этом смысле не идеален. Но я пишу о родителе, который прикладывает энергию, постоянно учится у ребенка быть понимающим, поддерживающим и в меру удовлетворяющим детские потребности. То есть тем взрослым, который по мере развития ребенка, плавно и дозированно передает ему этот навык – умение теперь уже самостоятельно заботиться о себе: о своей собственной жизни и потребностях, своих отношениях, своем развитии, смысле и душе.

То есть, речь идет о «достаточно хорошей матери» (согласно Винникотту), или той, которая активно старается, достаточно дает и постоянно исправляет неизбежные ошибки. Так вот представим, что у такой матери появляется ребенок, который страдает. Что-то в его организме заметно нарушено. Например, ребенок не имеет аппетита, а если и ест – то как-то слабо, неохотно, мало… Не удивительно, что такой малыш больше спит, не особенно активен, вял, не настроен общаться и его развитие замедлено, если данная ситуация никак не меняется.

Или картина другая: ребенок зверски голоден, с жадностью принимается за еду, но что-то не так, все съеденное им срыгивается на маму, младенец гневно и громко вопит, но сколько бы он ни ел, снова и снова, переварить съеденное не может. Все выплевывается, малыш снова пуст внутри, зверский голод его только усиливается, а отчаяние нарастает с каждой минутой. Понятно, что если ему не помочь, то очень скоро придется решать уже куда более серьезные проблемы… Но как?

Возвращаясь к разговору о работе с нарциссическим клиентом, на примере метафоры про последнего младенца, можно себе представить, как будет все это переживаться его матерью. Нескончаемый, полный тревоги за малыша поиск облегчения его страданий, в купе с беспомощностью, собственным отчаянием, непониманием, истощением, раздражением и печалью… Потому что все, что бы не делалось, не срабатывает… Как тот младенец, нарциссический клиент крайне «голоден» и неудовлетворен, но «полезная родительская еда» выблевывается почти без остатка. Он хочет чего-то другого — более вкусного, красивого, «идеально полезного» и безошибочно угаданного — но не может объяснить словами, что это такое, как ему это дать и чем именно он так яростно недоволен. Даже подбирая слова (звучащие, как правило, из его « ложного Я»), он все равно не может «наполниться», потому что то, что есть, ему всегда не подходит.

Нарциссический гнев накапливается, напряжение растет, и, когда фрустрация становится непереносимой, нарцисс взрывается. Взрыв может быть внутренним, и переживаться в виде резкой утраты энергии, или ярко выраженным, и переживаться в виде гневной претензии и серии яростных атак на терапевта. Так нарцисс «убивает» тот самый плохо наполняющий объект, потому что другого способа, кроме уничтожения, в его запасниках не существует. И здесь мы имеем такой феномен, как нарциссическая ярость. В то время как умение переживать разочарование свидетельствует о более зрелом уровне развития, нарциссический клиент функционирует куда более просто, и его способности к поиску удовлетворения и защиты заметно ограничены, а потому лучше всего он умеет обесценивать. Если попытаться переводить образы в слова, то звучать этот внутренний взрыв мог бы примерно так: « Все плохо, ничего не подходит, терапевт плох и всё зря, потеряны деньги и время».

Терапия нарциссических клиентов довольно часто бывает оборвана полным обесцениванием и размазыванием терапевта и его усилий или данного метода терапии, что в реальности является отказом от своих собственных достижений, поскольку именно они и не замечаются: ведь все одним махом летит в помойку, всё, что не является «моментальным полным чудесным исцелением до состояния всеобъемлющего счастья».  Включается еще одна психическая защита " уничтожение сделанного". И так до следующего объекта, который тоже окажется не тем, ведь природа его пустоты кроется в совершенно другом месте.

По опыту могу сказать, что если обесценивание явилось неполным, и хотя бы небольшая часть оказалась «съеденной»: взятой, пережеванной, понятой, переваренной, встроенной, а значит хоть в какой-то мере ресурсной, это уже весомое достижение для нарциссического клиента. Можно сказать, это может являться оптимальным результатом терапии, и это уже кое-что для клиента этой структуры.

Ближе к максимальному результату психотерапии при нарциссизме  является качественный переход от обесценивания объекта к способности переживать разочарование в объекте, принятие его не идеальности.

То есть клиент становится способным переживать свою ненависть, горе от неудовлетворенности, при этом не обнуляя то, что есть ценного в другом человеке и в отношениях с ним. Теперь «черное» имеет возможность не затапливать и не перекрывать собой «белое», а может соседствовать, сочетаться, и создавать гаммы новых оттенков. Именно так психика усложняется, становится более дифференцированной. За счет этого сочетания «белого и черного» человек становится способным видеть больше ресурсов вокруг себя, находить возможности там, где раньше видел только ненужное, бесполезное (ведь в нашем мире всё неидеально, и нарцисс готов выкинуть это все разом).

Как младенец, взрослея и преодолевая одну за другой зоны роста, начинает самостоятельно делать то, что когда-то за него делала мать, способен переживать на равне с любовью и ненависть к ней, переставшей теперь быть полностью удовлетворяющей, как раньше. Но он горюет, обижается, злится, скорбит.. и принимая этот факт ее новой неидеальности, наконец, любит просто за то, что есть…
В терапии нарциссизма ключевой момент работы горя про неидеальность объекта зачастую не может быть пройден именно в силу этой характерологической особенности. Это печально, но, цитируя Н.Мак-Вильямс, я готова повторять вновь и вновь, что психотерапия – это искусство возможного…

Насилие широко распространено в практике обыденной жизни. Оно настолько привычно, что мы и не считаем насилие насилием, это норма. Причины обычной жестокости находятся в культуре нашего общества. Рассмотрим ситуацию с эмоциональным насилием подробнее. Крик, как уже упоминалось, самый знакомый вид эмоционального насилия. Многих детей крик парализует. Часто возникает парадоксальная ситуация – ребенка хотят поторопить, сначала просто говорят «Быстрей, быстрей». Потом начинают кричать – и вот здесь происходит полное разрушение той деятельности, которой ребенок занимался пусть и недостаточно быстро.

Вообще говоря, многие родители и учителя знают, что крик не приводит к требуемому результату. Однако они продолжают кричать на детей. Зачем? Например, чтобы криком снять собственное напряжение и тревогу. Получить разрядку, несмотря на то, что ребенку расслабление взрослого стоит эмоционального комфорта. «Мне плохо, а я еще буду заботиться о том, чтобы ребенку было хорошо?» – с возмущением спрашивал меня один папа. Высказывание, типичное для эмоционального насильника. Оно говорит о том, что насильник почти не отделяет себя от жертвы, воспринимает себя и ребенка в некотором смысле как одно целое.

В семье, где эмоциональное насилие происходит часто, существует негласное правило. Формулируется оно примерно так:» Все члены нашей семьи должны чувствовать одно и то же одновременно». Особенно это верно по отношению к отрицательным чувствам. Пришла мама с работы, где ее начальник оскорбил и расстроил, накричала на своих домашних. Все ее родные теперь расстроены и оскорблены. Все чувствуют одно и то же, это сближает, напоминает людям, что они не чужие друг другу. Непосредственная перекачка чувств. Мама немного своих расстройств отдала, и ей полегче стало.

Часто про детей говорят: «Пока не доведет, не успокоится». Кажется, будто ребенок вызывает скандал, провоцирует взрослого человека. Накажешь такого ребенка, он поплачет, а потом быстро успокоится. Передал немного своего внутреннего беспокойства взрослому, стало легче. В тех случаях, когда человек не очень понимает, где кончается он сам, а где начинается другой человек, где его чувства, а где чувства другого человека, где его проблемы, а где проблемы другого человека, где его ответственность, а где ответственность другого человека – там легко возникает эмоциональное насилие.

Есть два главных условия здоровой душевной жизни ребенка (помимо любви): эмпатия и последовательное воспитание: когда понятно, за что именно тебя наказывают или хвалят, что можно, а что нельзя – при этом «нельзя» не чересчур много, а «надо» выполнимы, т.е. когда послания родителей очевидны и недвусмысленны, а также последовательны. При этом важно, чтобы оба родителя давали одинаковы послания ребенку, не противореча друг другу.

Последовательность в воспитании появилась далеко не сразу: первобытные предки легко били и убивали детей, но не в наказание за проступок, а по прихоти родителей или из-за суеверий племени.

Эмпатия же к детям (способность с помощью сопереживания внимательно относиться к чувствам другого человека) зародилась относительно недавно и в нашей стране до сих пор отнюдь не стала общепринятой нормой.

Дети (особенно собственные) – это главный объект проекций взрослого. Например, если взрослый в глубине души считает себя плохим, порочным, полным недостойных желаний, то он будет уверен, что и ребенок их испытывает. Если взрослый бессознательно полагает, что заслуживает наказания, то будет наказывать детей и т.п. Если взрослый считает себя "пупом вселенной". то и ребенка он воспитывает  в таком же духе.

Кроме того, большинству взрослых свойственно делать с детьми именно то, что с ними делали в детстве (хотя есть люди–исключения, а так же те, кто, так или иначе, проработал свои проблемы).

Каждый стиль воспитания формирует свой тип характера, с присущими ему психологическими особенностями и проблемами. Поэтому общепринятое отношение к детям в конкретном обществе формирует то, какие люди будут составлять это общество спустя 20 лет и позже. Хотя в каждую эпоху есть люди, которые психологически отстают от своего времени (человека, считавшегося совершенно нормальным в архаическом обществе, мы сегодня назовем сумасшедшим) или опережают его (и становятся либо носителями прогрессивных идей, либо невротиками, которые с трудом справляются с жестокостью окружающего их мира – совершенно нормальной для их современников).

В последнее время стало модным такое движение, как "осознанное родительство". Но не проработанные молодые родители забывают о том, что на самом деле они заложники паттернов своих собственных родителей и как бы они не стремилистать стать "достаточно хорошими" папами и мамами, они не в сотоянии дать своим детям того, что не имели сами. Так продолжается великий обман, а через 20 лет придут дети "сознательных" родителей к психологам с теми же самыми проблемами, что и предыдущие, с жаждой безусловной любви, если еще они будут в состоянии сформулировать данный запрос

Последовательности и эмпатии тоже часто не хватает. Вспомним, сколько родителей без всяких объяснений меняют «нельзя» на «можно» и наоборот, а лучшим объяснением считают «потому что я так сказал». Главной психологической проблемой России является проблема личностных границ. Люди зачастую вообще не понимают что это такое, однако, когда происходит нарушение их границ на уровне чувств, все очень даже хорошо осознается. Результат - проблемы в объектных отношениях.

На чем основано воспитание детей в России в настоящее время?

Так же, как и у большинства стран Европы, в нашей стране достаточно широко распространен так называемый социализирующий стиль, но далеко не повсеместно: побои, моральное и физическое насилие над детьми – в России скорее правило, чем исключение.
Социализирующий стиль.

У родителей, воспитывающих дочерей и сыновей в этом стиле, проекции на детей становятся всё слабее, поэтому родители хотят не столько взять ребёнка под полный контроль, сколько направить его на правильный (по их разумению) путь. Главное желание родителей теперь социализировать ребёнка, встроить в общество или адаптировать его. Ребёнок считается хорошим, когда он ведёт себя социально одобряемо (слушается старших, вежливо здоровается и т.д.). Он по прежнему «должен» родителям, но уже не прислуживать в доме или терпеть побои, а быть социально успешным: хорошо учиться, «быть самым лучшим», «таким, чтобы мы могли тобой гордиться». Социальные успехи ребёнка становятся престижем родителей. Он нередко оказывается виноват, если «не оправдал»: «лучше бы я пошла работать, чем с тобой сидела!», «я столько в тебя вложил(а)!».Все это, в конечном итоге приводит к так называемой ложной самости. когда ребенок живет не своей жизнью и своими желаниями и часто вообще не очень знает кто он на самом деле. И тогда в психотерапии уже возникает другая проблема - Кто Я на самом деле, зачем Я, куда Я и где Я настоящий (ая). А не получение ответа приводит к массовым депрессиям, которые и стали бичом современного общества.

Физический контроль над детьми при социализирующем стиле воспитания сменяется психологическим: битью предпочитают манипуляции и эмоциональный шантаж («веди себя хорошо, и тогда я…», «мальчики никогда не плачут» и т.д.). Участие отца в жизни детей не только в качестве кормильца и наказывающей фигуры становится нормой. Всё меньше мужчин говорит «возиться с детьми женское дело», всё больше откликается на призывы жён «поговори с сыном», «дочке нужно твоё внимание». Да и количество мужчин, интересующихся своими детьми, душевно сближающихся с ними без напоминаний, увеличивается.

Между детьми и родителями появляется эмоциональная близость. Любимого человека по определению хочется радовать, и когда общество перестает «твердо знать», что только тотальная строгость и розга не дадут ребёнку стать аморальным и попасть в ад, всё больше родителей хочет доставить детям удовольствие, побаловать. К сожалению, забота о ребёнке нередко бывает проективной: родитель удовлетворяет не истинные потребности ребенка, а свои за его счет; ребёнку дают то, что удобно дать родителям, а не то, в чём он нуждается. В результате мы получаем глубоко депривированных людей, испытывающий длительную фрустрацию.

Другая крайность, это вседозволенность.
Пример такого отношения, семьи, где у детей нет никаких ограничений, малейшие капризы мгновенно удовлетворяются без обсуждений, ребенка заваливают игрушками и подарками, но эмоционального контакта нет. Это своего рода способ откупиться вседозволенностью и попустительством от нужды ребенка в душевной близости и понимании. Баловать по-своему гораздо проще, чем вникать в чувства и потребности ребёнка или воспитывать в нем уважение к другим людям (без которого научиться уважению к себе самому невозможно). Кроме прочего попустительствующие родители часто незаметно для себя нарушают границы самого ребёнка и дети часто испытывают эмоциональный голод. Результат все та же депривация.

Есть и категория родителей, которые стараются подкупить детей, так как это кратчайшая (хотя далеко не самая полезная для ребенка) дорога к их преданности. Такие люди нередко сравнивают себя с другими родственниками, против которых (порой бессознательно, а чаще вполне осознанно) настраивают ребёнка: «только мамочка тебя любит по-настоящему», «вот мать тебе не разрешает мороженое есть, а папа тебе всё что хочешь купит», «родители у тебя злые, а у бабушки всё, что хочешь можно делать». Результатом может стать глубокий внутренний конфликт, нарушение базового доверия, ассоциальная или манипулятивная личность. При глубоком конфликте семьи на два враждующих лагеря - папины дети-мамины дети, возможно развитие и психопатии.

Однако следует признать, что дети, получившие социализирующее воспитание гораздо меньше подавлены родителями, поэтому… позволяют себе злиться на них, обижаться, переживать, видеть достоинства и недостатки. (Для того чтобы испытывать агрессию к близким людям, особенно к родителям, тоже нужна определенная степень внутренней свободы и душевных сил). А значит, в конце концов, появляется возможность полюбить своих настоящих родителей, а не их идеализированные образы. Но и здесь мы встречаемся с проблемой. Растет количество неудовлетворенных людей, когда их истинные потребности не удовлетворялись, что приводит к невротизации  и недоверию, что в конечном итоге приводит к проблеме межличностных отношений и сложности построить в дальнейшем близкие отношения с другими людьми, в том числе и партнерами. Увеличивается количество людей с нарциссической организацией личности, что может привести к депрессии и росту суицидальных попыток, если ожидание успеха не реализуется.

Человек, воспитанный в социализирующем стиле, уже позволяет себе ощущать психологические потребности в любви, принятии себя (как другими, так и самим собой), поддержке и близости, но часто не умеет сформулировать и реализовать их. Из-за этого многие люди страдают от душевной пустоты и других экзистенциальных проблем, которые заглушают зависимостями: химическими (алкоголь, наркотики и т.д.), психологическими (деструктивные отношения, игромания и т.д.) и пищевыми расстройствами (булимия и анорексия).
С середины ХХ века Европе очень медленно, буквально в виде единичных случаев, зарождается новый стиль воспитания – помогающий. Появляются родители, готовые прислушиваться к чувствам детей, доверять их эмоциональным потребностям, ценить близость с ребёнком, сочувствовать, когда ему плохо, создавать условия для его развития и интересов. Появляются родители, умеющие проявлять истинную эмпатию. Люди, которых воспитывают в этом стиле, обычно вырастают добрыми, искренними, хорошо знающими себя, творческими, адекватными и спонтанными. Они не страдают от депрессий и неврозов, у них сильная воля, они не склоняются перед авторитетом и легче, чем другие выдерживают прессинг, легче переносят стресс, не впадают в регресс при малейшем напоминании на фрустрацию. Обычно, о них говорят - люди с внутренним стержнем, психологи - люди с сильным и цельным ЭГО. 

Свою позицию психотерапевта  американский психотерапевт - основатель семейной терапии, чье работы легли в основу таких направлений в психотерапии, как системные расстановки и гештальт-терапия, Вирджиния Сатир, выражала в «Пяти свободах», к которым стремилась привести своих клиентов:

• Свобода видеть и слышать то, что есть сейчас – вместо того, что должно быть, было или только будет
• Свобода высказывать то, что я действительно чувствую и думаю – а не то, что от меня ожидают
• Свобода быть в своих чувствах – а не притворяться
• Свобода просить то, что мне нужно – вместо того, чтобы всего лишь ждать позволения
• Свобода брать на себя ответственность за риск – вместо того, чтобы действовать только старыми проверенными способами и не отваживаться на новое

Нарциссическая травма.
Корень зла, пожалуй, всех детско-родительских, а в дальнейшем, взрослых проблем - это дефицит принятия ребенка таким, каков он есть. Ребенку ведь от мира и от своих родителей, которые и составляют целый его мир, почти ничего не нужно. Но это почему-то оказывается очень сложной вещью для большинства взрослых, что в свою очередь, берет начало из их собственных родительско-детских отношений.
Чаще всего поводом получить нарциссическую травму является ряд факторов. Прежде всего, это попытка ранней социализации ребенка.
- Лет так с трех-четырех, родители, исходя из собственного опыта и поддерживаемые окружением начинают вводит ребенка в больший круг социума. Детские дошкольные заведения их в этом дружно поддерживают. Сравнивая свое чадо с другими детьми, родители и не подозревают, что тем самым отворачиваются от него, нанося непоправимый вред формирующейся личности. Такое предательство переживается ребенком очень остро, он оказывается один на один со своим одиночеством, а механизмов защиты, чтобы с этим справиться еще не выработаны.
Утрата безусловного принятия переживается ребенком как настоящая травма, которую принято называть нарциссической (вторичный нарциссизм, в отличии от первичного, который является обязательной стадией развития малыша в первые месяцы его жизни). Так как в этом возрасте еще нет достаточной критики, ребенок раз и навсегда усваивает, что он "не такой" и "не подходит", и потому будет изо всех сил стараться доказать обратное. Так рождаются " белые вороны". Юный нарцисс обречен жить в системе позитивных и негативных оценок, не догадываясь о других измерениях человеческих отношений.Для них характерен черно-белый вариант восприятия мира.

- Еще меньше повезло тем детям, чей кризис 3-х лет оказался непереносим для раннего окружения.
Не выдерживая агрессии ребенка, который всеми силами стремиться вырасти, родители могут сильно нарушить процесс взросления. В результате стараний окружения в виде неприятия, возвращения агрессии ребенку, манипуляций и двойных посланий в этом хрупком возрасте. " Так говорить нельзя, на маму не сердятся, он же твой папа, ты же хорошая девочка, плохой мальчик и т.д...." . В результате таких "стараний" мы можем получить глубокий, загнанный внутрь конфликт, что может привести к развитию пограничной организацией личности.

- И совсем уж плохо обстоят дела, если ребенка родители не воспринимали с пеленок, или вовсе не хотели видеть на белом свете. То же самое относится и к негативному перинатальному опыту ( попытки аборта и т.д.) Термин перинатальный (perinatal) — составное греческо-латинское слово, в котором приставка peri означает "вокруг" или "поблизости", а корень natalis указывает на отношение к рождению. В медицине это слово употребляется для обозначения процессов, предшествующих родам, связанных с ними или следующих непосредственно за ним . При травмирующим перинатальном опыте, в последствии могут развиться различные формы психозов.
Поэтому умение любить и любить безусловно очень важно для здорового развития ребенка. Но так как у нас, как родителей, данного опыта недостаточно, ему необходимо учиться, учиться и учиться.

При каких проблемах показано заказывать системную семейную расстановку?

-невозможность найти партнера, создать семью
-неустроенные партнерские (женско-мужские, супружеские) отношения
-невозможность или сложность расставания с предыдущим(и) партнёром(ами)
-одиночество
-сложные взаимоотношения (борьба, конфликты ощущение себя жертвой, боязнь сделать что-то плохое)

-проблемы с родителями, детьми

-нарушение взаимопониманий в семье (родители-дети-внуки)
-диструктивное поведение детей
-школьная неуспеваемость
-отсутствие желания учиться
-психологические травмы и несчастные случаи
-проблемы близости-дистанции

-страхи, фобии
-если в семье были или есть зависимые (наркомания, алкоголизм, токсикомания, игромания)
-чувства безнадежности, пессимизма, депрессии, не объяснимые с точки зрения реальной жизни
-неспособность радоваться и получать удовольствие от жизни
-если у кого-то из членов семьи были тяжелые или особые судьбы (например, рано умершие, погибшие, депортированные, судимые, попавшие в концентрационный лагерь, эмигрированные, психопатии и т. д.)
- излишняя религиозность в семье (ушел в монастырь, стал священником)
-если в семье были убитые, убийцы, самоубийцы, попытки суицида
-если в семье (Вашей или родительской) были аборты
- смерть при родах

-тяжелые заболевания в семье
-если человек не знает и не может найти своего места в жизни, чувствует себя «не в своей тарелке»
-проблемы выбора (партнера, профессии, решения и т.д.)
-сложности на работе
-если поведение, манера себя вести, выражение чувств кажутся неадекватными, противоречивыми (амбивалентными)…
-если человек легкомысленно или словно бы вынуждено ставит на карту успех своей жизни
-психосоматические расстройства и заболевания

-бесплодие

-насилие в семье

-жизнь под грузом вины в семье

-страх потери имущества и т.д.-

-организационные расстановки при кризисных состояниях в организациях

-организационные расстановки при нежелательном психологическом климате в организациях

-разрешение конфликтов в организации

-структурные расстановки обычно делаются при локальных проблемах (заболевания, зависимость,фобии, вина, страх и.т.)

В предыдущей статье "Мать-Ребенок, привязанность" были рассмотрены четыре фазы развития привязаанности у малышей с рождения до трех лет. Что же происходит, если на какой-то фазе произошел сбой и ребенок не смог достичь уверенности в отношениях с заботящимся о нем человеке? К сожалению в семейных отношениях мы слишком часто встречаемся с тем или иным видом травм, которые получает ребенок на пути развития привязанности.

Научные работы в этом вопросе принадлежат Джону Боулби( родился в Лондоне в 1907)

и  Мэри Д. С. Эйнсуорт (родилась в  штате Огайо в 1903 году), которые с 1950 года начали свое сотрудничество, длившееся 40 лет.

Эйнсуорт в Балтиморе (США) начала исследование, объектом которого были 23 малыша из семей среднего класса и их матери. Эта работа позволила выделить паттерны привязанности, которые способствовали многочисленным исследованиям в области психологии развития.

Паттерны привязанности

В балтиморском исследовании Эйнсуорт и ее студенты наблюдали малышей и их матерей в домашних условиях в течение первого года жизни детей, проводя в их домах примерно 4 часа каждые 3 недели. Когда младенцам было 12 месяцев, Эйнсуорт решила посмотреть, как они поведут себя в новой обстановке; с этой целью она привела их и их матерей в игровую комнату Университета Джона Хоп-кинса. Ее особенно интересовало, как малыши будут использовать мать в качестве отправной точки своих исследований и как они прореагируют на два коротких разлучения. Во время первого разлучения мать оставляла малыша с незнакомцем (приветливой аспиранткой); во время второго малыш оставался в одиночестве. Каждое разлучение длилось 3 минуты, укорачиваясь, если малыш проявлял слишком сильное беспокойство. Вся процедура, продолжавшаяся 20 минут, была названа Незнакомой ситуацией. Эйнсуорт и ее коллеги  наблюдали следующие три паттерна поведения-надежная привязанность, избегающее поведение, амбивалентное поведение.

1. Надежно привязанные младенцы

Вскоре после прихода в игровую комнату с матерью эти малыши начинали использовать ее в качестве отправной точки для своих исследований. Но когда мать покидала комнату, их познавательная игра шла на убыль и иногда они проявляли заметную обеспокоенность. Когда мать возвращалась, они активно ее приветствовали и некоторое время оставались рядом с ней. Как только к ним опять возвращалась уверенность, они с готовностью возобновляли свое исследование окружающей обстановки.

Когда Эйнсуорт изучила записи наблюдений за этими детьми, сделанные ею ранее у них дома, то обнаружила, что их матери, как правило, оценивались как сенситивные и быстро реагирующие на плач и другие сигналы своих малышей. Матери всегда были доступны и делились своей любовью, когда малыши нуждались в утешении. Малыши, со своей стороны, плакали дома очень редко и использовали мать в качестве отправной точки своих домашних исследований.

Эйнсуорт полагает, что эти младенцы демонстрировали здоровый паттерн привязанности. Постоянная отзывчивость матери придала им веры в нее как в своего защитника; одно ее присутствие в Незнакомой ситуации придавало им смелости, чтобы активно исследовать окружающую обстановку. В то же время их реакции на ее уход и возвращение в этой новой среде свидетельствовали о сильной потребности в близости к ней - потребности, которая имела огромную жизненную ценность на протяжении всей человеческой эволюции. Этот паттерн занимает где-то 60-70 % младенцев в выборке у американских детей.

2. Неуверенные, избегающие младенцы.Эти младенцы выглядели достаточно независимыми в Незнакомой ситуации. Оказавшись в игровой комнате, они сразу же начинали изучать игрушки. Во время своих исследований они не использовали мать в качестве отправной точки в том смысле, что не подходили к ней время от времени. Они ее просто не замечали. Когда мать покидала комнату, они не проявляли беспокойства и не искали близости с ней, когда она возвращалась. Если она пыталась взять их на руки, они старались этого избежать, вырываясь из ее объятий или отводя взгляд. Этот избегающий паттерн был выявлен примерно у 20 % младенцев в американских выборках.

Поскольку эти малыши демонстрируют такую независимость в Незнакомой ситуации, они кажутся многим людям исключительно здоровыми. Но когда Эйнсуорт увидела их избегающее поведение, то предположила, что они испытывают определенные эмоциональные трудности. Их отчужденность напомнила ей детей, которые пережили травмирующее разлучение.

Домашние наблюдения подтвердили догадку Эйнсуорт, что что-то обстоит не так. Матери в этом случае оценивались как относительно несенситивные, вмешивающиеся и отвергающие. И малыши часто казались неуверенными в себе. Хотя некоторые из них были дома очень независимыми, многие тревожились по поводу местонахождения матери и громко плакали, когда мать уходила из комнаты.

Таким образом общая интерпретация Эйнсуорт сводится к следующему: когда эти малыши попадали в Незнакомую ситуацию, они опасались, что не'смогут найти у своей матери поддержки и поэтому реагировали в оборонительном ключе. Они избирали безразличную, сдержанную манеру поведения, чтобы себя защитить. Их так часто . отвергали в прошлом, что они пытались забыть о своей потребности в матери, чтобы избежать новых разочарований. А когда мать возвращалась после эпизодов разлучения, они отказывались на нее смотреть, как бы отрицая какие-либо чувства к ней. Они вели себя так, как будто говорили: "Кто ты? Должен ли я тебя признавать? - ту, которая не поможет мне, когда мне это будет нужно" .

Боулби  полагал, что это оборонительное поведение может стать фиксированной и всеохватывающей частью личности. Ребенок превращается во взрослого, который излишне самонадеян и отчужден, - в человека, который не может никогда "опустить забрало" и поверить другим настолько, чтобы установить с ними тесные отношения.

3. Неуверенные, амбивалентные младенцы В Незнакомой ситуации эти младенцы держались настолько близко к матери и так беспокоились по поводу ее местонахождения, что практически не занимались исследованиями. Они приходили в крайнее волнение, когда мать покидала комнату, и проявляли заметную амбивалентность по отношению к ней, когда она возвращалась. Они то тянулись к ней, то сердито отталкивали ее.

У себя дома эти матери, как правило, обращались со своими малышами в непоследовательной манере. Иногда они бывали ласковыми и отзывчивыми, а иногда нет. Эта непоследовательность, очевидно, оставляла малышей в неуверенности относительно того, будет ли их мама рядом, когда они будут в ней нуждаться. В результате, они обычно хотели, чтобы мать была поблизости - желание, которое сильно возрастало в Незнакомой ситуации. Эти малыши очень расстраивались, когда мать покидала игровую комнату, и настойчиво пытались восстановить контакт с ней, когда она возвращалась, хотя при этом также изливали на нее свой гнев. Амбивалентный паттерн иногда называют "сопротивлением", поскольку дети не только отчаянно добиваются контакта, но и сопротивляются ему. Этот паттерн характеризует 10-15 % годовалых детей в выборках по США.

 Согласно Боулби и Робертсону  эффекты разлучения, как правило, протекают по следующему сценарию. Сначала детипротестуют;они плачут, кричат и отвергают все виды заботы, предлагаемой взамен. Далее они проходят через периодотчаяния;они затихают, уходят в себя, становятся пассивными и, по-видимому, находятся в состоянии глубокой печали. Наконец, наступает стадияотчужденности.В этот период ребенок более оживлен и может принять заботу медсестер и других людей. Больничный персонал может посчитать, что ребенок поправляется. Однако не все так хорошо. Когда мать возвращается, ребенок не хочет ее признавать: он отворачивается и, по-видимому, потерял к ней всякий интерес. К счастью, большинство детей восстанавливают свою связь с матерью спустя какое-то время.

 В последующих исследованиях, было выявлено следующее. Если Незнакомая ситуация выявляет фундаментальные различия среди детей, она должна предопределять различия и в их последующем поведении. Некоторые исследования показали, что младенцы, классифицируемые как надежно привязанные в Незнакомой ситуации, продолжали вести себя иначе, чем другие дети, на протяжении всего периода детства вплоть до 15 лет (предельный изученный возраст). При выполнении когнитивных задач надежно привязанные дети отличались большим упорством и опорой на собственные силы. В социальной обстановке - например, в летних лагерях - они получали более высокие баллы по таким качествам, как дружелюбие и лидерство  Эти данные подтверждают точку зрения Эйнсуорт, что надежно привязанные младенцы демонстрируют наиболее здоровый паттерн развития.

В дальнейшем обнаружить различия в поведении избегающих и амбивалентных детей труднее. Как и ожидалось, дети, которых в младенчестве отнесли к амбивалентным, продолжают проявлять в своем поведении тревожность и зависимость. Но и дети, первоначально отнесенные к категории избегающих, нередко демонстрируют очень зависимое поведение. Возможно, избегающий паттерн отчужденной независимости закрепляется не ранее 15-летнего возраста или около того.

Результаты, полученные Эйнсуорт, многократно подтверждались и подтверждаются и другими исследователями.

Исследователи привязанности Маринус ван Изендорн и Авраам Саги предприняли попытку проверить культуральную универсальность паттернов Эйнсуорт. Они сообщают, что Незнакомая ситуация приводит к тем же трем паттернам в различных частях мира, включая города и сельские районы Израиля, Африки, Японии, Китая, Западной Европы и США. Во всех выборках надежная привязанность является доминирующим типом, но имеются и различия. Выборки по США и Западной Европе содержат наивысший процент избегающих детей. Возможно, акцент на независимость, делаемый в западном обществе, заставляет родителей игнорировать потребности малышей, и те защищают себя с помощью избегающего поведения.

У взрослых также формируются определенные мысли и чувства по поводу привязанности, и их установки, без сомнений, влияют на то, как они относятся к своим детям. Мэри Мейн и ее коллеги  в интервью "Привязанности взрослых" задавали матерям и отцам вопросы относительно их собственных ранних воспоминаний. Сосредоточив внимание на открытости и гибкости ответов родителей, Мейн выработала типологию, которая, как оказалось, очень хорошо коррелирует с классификациями детей в Незнакомой ситуации  Типы Мейн включают в себя:

Уверенных/самостоятельных рассказчиков, которые говорят о собственном раннем опыте открыто и свободно. Дети этих родителей, как правило, питали к ним надежную привязанность. Очевидно, приятие родителями собственных чувств идет рука об руку с приятием сигналов и потребностей их малышей.

Отрицающих привязанность рассказчиков, которые говорят о своем опыте привязанности так, будто он маловажен. Эти родители, как правило, имели неуверенных, избегающих детей; они отвергали собственный опыт во многом таким же образом, каким они отвергали стремление своих младенцев к близости.Озабоченных рассказчиков, интервью с которыми позволяют предположить, что они по-прежнему стараются, скрыто или явно, завоевать любовь и одобрение собственных родителей. Возможно, что их собственные нужды мешают им последовательно реагировать на потребности своих младенцев.

Несколько исследований показали, что когда родителей интервьюируют до рождения у них детей, классификации их интервью коррелируют с поведенческой привязанностью их годовалых малышей в Незнакомой ситуации. Например, Фонаджи  и другие установили, что, если предродовое интервью с матерью отличалось уверенностью/самостоятельностью, а с отцом - отрицанием, ребенок в Незнакомой ситуации чаще всего держался уверенно с матерью и избегал отца. В ряде подобных исследований сообщалось, что классификации родителей и детей совпадают примерно на 70 % .

Что же происходит, если на какой-то фазе произошел сбой и ребенок не смог достичь уверенности в отношениях с заботящимся о нем человеке?

Согласно тем исследованиям, которые были проведены, увы не в нашей стране, можно прийти к выводам, что если ребенок получил травму на пути своего развития привязанности к матери (опекуну, отцу), он и в дальнейшем будет демонстрировать подобный тип поведения, который ведет к нарушению в объектных отношениях в сторону отстраненности (от объекта) и страдать от этого, так как всегда будет желать той любви, которой не получил в детстве. Чаще мы встречаемся с подобным поведением с шизоидными и нарциссическими типами личности. Или же мы видим амбивалентных индивидов, которые очень неуверены в себе, но в то же время часто отказываются от любого вида помощи. Данный вид нарушений в привязанности приводит часто к различным формам зависимости, характерный для доэдипальных типов личности. Полное нарушение привязанности выявлено у детей-аутистов, количестиво которых ростет стремительными темпами во всем мире.

Первый, с кем встречается ребенок в своей жизни, это его мать и именно снее начинается его путь в объектные отношения, которые прежде всего характеризуются степенью привязаности к самым важным людям в его жизни. Как же формируются эти стадии?

Существуют различные теории о фазах развития ребенка в семейных отношениях. Чаще речь идет о 4 фазах привязанности. Каковы же они.

Первая фаза.

Фаза 1 (рождение - 3 месяца) неразборчивая реакция на людей. В первые 2-3 месяца жизни малыши демонстрируют различные виды реакции на людей, но, как правило, они реагируют на людей одними и теми же базовыми способами.
Сразу же после рождения малыши любят слушать человеческие голоса и разглядывать человеческие лица. К примеру, одно исследование показывает, что малыши, родившиеся всего лишь 10 минут назад, предпочитают лицо другим визуальным стимулам: они вытягивают свою голову дальше, когда следуют за точной копией лица, нежели когда следуют за отдаленным подобием лица или за чистым листом бумаги. Для этологов, таких как Боулби, это предпочтение предполагает генетическую предрасположенность к визуальному паттерну, который вскоре пробудит одно из наиболее эффективных привязывающих действий, социальную улыбку.

В течение первых 3 недель или около того малыши иногда улыбаются с закрытыми глазами, обычно перед тем как заснуть. Эти улыбки еще не являются социальными; они не направлены на людей. Примерно в 3-недельном возрасте младенцы начинают улыбаться при звуке человеческого голоса. Это социальные улыбки, но они по-прежнему мимолетны.

Наиболее впечатляющие социальные улыбки появляются в возрасте 5-6 недель. Малыши улыбаются счастливо и широко при виде человеческого лица, и их улыбка включает в себя контакт глаз. Можно угадать, когда такие визуальные улыбки вот-вот появятся. Примерно за неделю до этого малыш начинает внимательно всматриваться в лица, как бы изучая их. Затем лицо малыша озаряет широкая улыбка (рис. 3.2). В жизни родителя этот момент часто оказывается окрыляющим; родитель теперь имеет "доказательство" любви малыша. При виде малыша, смотрящего вам прямо в глаза и улыбающегося, вас начинает переполнять глубокое чувство любви. (Даже если вы не родитель, то могли испытывать схожее чувство, когда вам улыбался младенец. Вы не можете не улыбнуться в ответ и вам кажется, что между вами и малышом устанавливается какая-то особая связь.)

Фактически, примерно до 3-месячного возраста малыши будут улыбаться любому лицу, даже его картонной модели. Главное условие состоит в том, чтобы лицо было видно полностью или в фас. Профиль намного менее эффективен. Кроме того, на этой стадии голос или ласка являются относительно слабыми инициаторами улыбки. Поэтому представляется, что социальную улыбку малыша вызывает вполне определенный визуальный стимул.
 Когда малыш улыбается, опекун наслаждается тем, что находится рядом с младенцем; опекун "улыбается в ответ, разговаривает с ним, гладит и похлопывает его, и, возможно, берет его на руки". Улыбка является средством, которое способствует взаимному проявлению любви и заботы - поведению, которое повышает шансы ребенка на то, что он будет здоровым и жизнеспособным.

Примерно в тот период, когда малыши начинают улыбаться лицам, они также начинают лепетать (ворковать и гулить). Они лепечут в основном при звуке человеческого голоса, и особенно при виде человеческого лица. Как и в случае улыбки, лепет первоначально не избирателен; малыши лепечут, почти независимо от того, какой человек находится рядом. Лепет малыша радует опекуна, побуждая его что-то говорить в ответ. "Лепет, как и улыбка, является социальным стимулом, который выполняет функцию удержания материнской фигуры рядом с младенцем, обеспечивая социальную интеракцию между ними".

Плач также сближает родителя и ребенка. Плач подобен сигналу бедствия; он оповещает, что малышу требуется помощь. Малыши плачут, когда испытывают боль, дискомфорт, голодны или озябли.

Фаза вторая
(от 3 до 6 месяцев): фокусирование внимания на знакомых людях.

Начиная с 3 месяцев поведение малыша меняется. Прежде всего исчезают многие рефлексы - включая рефлексы Моро, цепляния и поиска. Между 3 и 6 месяцами младенцы постепенно ограничивают направленность своих улыбок знакомыми людьми? когда они видят незнакомца, то просто пристально смотрят на него. Малыши также становятся более разборчивыми в своем лепетании; к возрасту 4-5 месяцев они воркуют, гулят и лепечут только в присутствии людей, которых знают . Кроме того, к этому возрасту (и, возможно, задолго до него) их плач намного быстрее успокаивает предпочитаемая фигура Наконец, к 5 месяцам малыши начинают тянуться и хвататься за части нашего тела, в частности за наши волосы, но делают это, только если нас знают.

Затем в этой фазе малыши сужают свои реакции на знакомые лица. Они обычно отдают предпочтение двум или трем людям - и одному в особенности. Например, они очень охотно улыбаются или лепечут, когда этот человек находится рядом. Этим основным объектом привязанности обычно является мать, но бывают и исключения. Им может быть отец или какой-то другой близкий. По-видимому, у малышей формируется наиболее сильная привязанность к тому человеку, который с наибольшей готовностью отвечает на их сигналы и участвует в наиболее приятных интеракциях с ними.

Фаза 3
(от 6 месяцев до 3 лет): интенсивная привязанность и активный поиск близости. Начиная примерно с 6-месячного возраста привязанность младенца к определенному человеку становится все более интенсивной и исключительной. Наиболее примечательно то, что младенцы громко плачут, демонстрируя тревогу разлучения, когда мать покидает комнату. Ранее они могли протестовать против ухода любого человека, который смотрел на них; теперь, однако, их расстраивает главным образом отсутствие этого единственного человека. Наблюдатели также подмечают интенсивность, с которой малыш приветствует мать, после того как она отсутствовала некоторое время. Когда мать возвращается, малыш, как правило, тянется к ней, чтобы она взяла его на руки, и когда она это делает, он обнимает ее и издает радостные звуки. Мать тоже демонстрирует свое удовольствие от воссоединения.

Новоявленная исключительность привязанности малыша к родителю также заметна в возрасте около 7-8 месяцев, когда у малыша возникает боязнь незнакомцев . Эта реакция простирается от легкой настороженности до громкого плача при виде незнакомого человека, причем более сильные реакции обычно отмечаются, когда малыш плохо себя чувствует или оказывается в незнакомой обстановке

Но реакции малыши не ограничиваются выражением сильных эмоций. К 8 месяцам малыши обычно способны ползать и поэтому могут начать активно следовать за удаляющимся родителем. Младенцы предпринимают наиболее скоординированные усилия, чтобы сохранить контакт, когда родитель уходит внезапно, а не медленно, или когда они оказываются в незнакомых условиях.Как только у младенца появляется способность активно следовать за родителем, его поведение начинает консолидироваться в систему, корректируемую целью. To есть малыши следят за местонахождением родителя, и, если тот собирается уйти, настойчиво следуют за ним, "корректируя" или регулируя свои движения, пока снова не оказываются рядом с ним. Когда они приближаются к родителю, то, как правило, протягивают руки, показывая, чтобы их подняли. Когда их берут на руки, они снова успокаиваются

Конечно, малыши часто движутся не только в сторону объектов привязанности, но и от них. Это особенно заметно, когда они используют опекуна в качестве надежной отправной точки (secure base) своих исследований окружающего мира. Если мать и ее 1-2-летний ребенок приходят в парк или на игровую площадку, ребенок чаще всего держится рядом с ней некоторое время, а затем отваживается на исследования. Однако он периодически оборачивается назад, обменивается с ней взглядами или улыбками и даже возвращается к ней время от времени, перед тем как отважиться на новые исследования. Ребенок инициирует короткие контакты, "как будто^ пытаясь удостовериться, что она по-прежнему здесь

 Иногда ребенок испытывает сильную потребность быть рядом с матерью; в других случаях он не испытывает почти никакой потребности в этом. Когда ребенок, начинающий ходить, использует мать в качестве надежной отправной точки своих исследований, уровень активации относительно низок. Разумеется, ребенок периодически следит за присутствием матери и может даже иногда возвращаться к ней. Но в целом ребенок может спокойно исследовать окружающий мир и играть на достаточном расстоянии от нее.
Однако эта ситуация может быстро измениться. Если ребенок оглядывается на мать и она его не замечает (или, что выглядит еще более угрожающим, как будто собирается уйти), малыш поспешит назад к ней. Ребенок также бросится назад, если его что-то испугает, например, громкий звук. В этом случае ребенок будет нуждаться в тесном физическом контакте и могут потребоваться продолжительные утешения, прежде чем он отважится еще раз отойти от матери.
Поведенческая привязанность зависит также от других переменных, таких как внутреннее физическое состояние ребенка. Если ребенок болен или устал, потребность оставаться рядом с матерью перевесит потребность в исследовании.

Фаза 4 (3 года - окончание детства): партнерское поведение.

До 2-3-летнего возраста детей беспокоит лишь их собственная потребность находиться в определенной близости к опекуну; они еще не принимают в расчет планы или цели опекуна. Для 2-летнего малыша знание, что мать или отец "уходят на минуту к соседям, чтобы попросить молока", ничего не значит; ребенок просто захочет пойти вместе с ними. Трехлетка же имеет некоторое понятие о подобных планах и может мысленно представить поведение родителя, когда тот отсутствует. Соответственно, ребенок более охотно позволит родителю уйти. Ребенок начинает действовать больше как партнер в отношениях. О четвертой фазе известно немного, однако привязанность к важному объекту, а затем к замещающей его фигуре (супруг, партнер,ребенок, даже животное) остается на всю жизнь. А страх одиночества является одним из самы разрушительных страхов.

 Подростки избавляются от родительского доминирования, но у них формируются привязанности к лицам, заменяющим родителей; взрослые считают себя независимыми, но ищут близости с любимыми в периоды кризиса; а пожилые люди обнаруживают, что они все больше зависят от более молодого поколения. И все это под страхом одиночества. Мы можем считать такой страх глупым, невротическим или незрелым, но за ним стоят веские биологические причины. На протяжении всей истории человечества людям удавалось наиболее эффективно выдерживать кризисы и противостоять опасностям с помощью своих близких. Таким образом, потребность в тесных связях заложена в нашей природе .